Убийство комсомольца Каминского.

И.М.Руднев-Разин.

Журнал ”Смена”, опубликовано в номере №2, Февраль 1924-го года.         

 Раздобыв все необходимые сведения в Иваново-Вознесенском Губкомоле. - побеседовав со всем работниками суда, ГПУ и розыска, участвовавшими в «деле о Каминском», отправляюсь совместно с другом покойного Каминского - тов. Прихиным (секретарь Иваново-Вознесенского Горрайкома) - в Горко-Павлово, туда, где разыгралась эта жуткая, так нашумевшая, далеко за пределами Иваново-Вознесенска, история с комсомольцем Каминским.

 Узнав, что мы едем в Горко-Павлово, около нас сгрудилась кучка крестьян этого района, ехавших из Иванова обратно в Горко-Павлово.

 - Да, да, сынок, об этом деле стоит позаботиться. Потому, как другого, такого человека, как покойный Павел Юльяныч, трудно найти. Это уж был человек, что говорить, с понятием и справедливостью.

 Едем сосновым лесом... В глубоком молчании, казалось, заснуло все кругом. В памяти мелькает все слышанное о комсомольце Каминском. И так не вяжется образ погибшего Каминского, вся Горко-Павловская история, отмеченная исключительной жестокостью, с размерным покачиванием сосен, спокойно раскинувшимися полями.

 Горко-Павлово. Маленькие домишки робко ластятся к большому фабричному корпусу мануфактуры. Во времена фабриканта Скорыгина здесь работало 2.000 человек. Все первые годы революции, несмотря на трудности и лишения, Горко-Павловская мануфактура работала без перебоев. Устраивали субботники, воскресники, ремонтировали то, что приходило в упадок, самоотверженно борясь за дальнейшее существование мануфактуры. И благодаря работе этой мануфактуры, весь район - исключительно крестьянский - оживлялся, втягивался в политическую работу, успешно проводил задания Советской власти.

 Сейчас вот уже полтора года как приостановила свои работы Горко-Павловская мануфактура. Большинство рабочих-ткачей разбрелись кто куда. Небольшое ядро старых рабочих осталось. Они все были свидетелями «истории» с комсомольцем Каминским. Они все его близко знали, он вырос на их глазах. Благодаря энергии Пряхина (работавшего в этой местности секретарем Комсомола) удается быстро собрать всех, кто мог бы нам устно дополнить сведения о Каминском.

 Отправляемся в рабочий клуб, над которым висит большой плакат:

 «Спешите в Горко-Павловский рабочий клуб имени Павлуши Каминского».

 Кто в Горко-Павловском районе не знал Павлушу Каминского? Рабочие его называли просто - «наш Павлик». Он вырос здесь, сроднился с каждой рабочей семьей.

 Кто впервые наладил работу комсомола в Горко-Павлове? Кто умел без всяких заковыристых слов все объяснить и дать понять? Зимой, в дырявом пальто и шапчонке, с волшебным фонарем и картинками под мышкой, солдатской сумкой через плечо, набитой комсомольской литературой, - ходит Павлуша из села в село, проводя собрания молодежи, читая доклады о комсомоле, закладывая первые кирпичики комсомольских ячеек.

 Был он членом бюро Середского Укомола, выбрали его ребята в секретари Укома и в члены Губкомола.

 Но не пришлось Павлуше никуда ехать, а оставаться в Горко-Павлове, ибо большое, недоброе дело затевалось на родной ему и близкой Горко-Павловской мануфактуре.

 В июле 1921 года директором ее, по распоряжению Иваново-Вознесенского Губтекстиля, был назначен некто Никишин. Был он в Горко-Павлове до революции, работал в качестве служащего на мануфактуре и знали его рабочие, как одного из гнуснейших скорыгинских подхалимов, способного на всякую подлость.

 В 1916 году он куда то исчез. И признаться, рабочие по нем мало скучали. Лишь изредка, как начнут вспоминать всю старую Скорыгинскую шпану, словечком, другим помянут и Никишку.

 - Уж это был, одно слово, головорез. Хоть и с башкой человек, но зато другого такого вредного не сыскать.

 И к всеобщему изумлению выплыл он снова на горизонте Горко-Павлово с мандатом Губтекстиля и с... партбилетом РКП в кармане.

 Старым ублюдком, хитреньким и жестоким «Никишкой» повеяло на мануфактуре. Вводит свои порядки, руководствуясь одним лишь правилом: «чего моя директорская нога хочет». Увольняет старых испытанных рабочих (как, например. механика Гефлиха), пытающегося указать на гибельность для фабрики тех или иных его мероприятий.

 Начинает подбирать себе «соответствующих» помощников.

 Случайно встречается с местным псаломщиком Бартеневым. Испытанный, наметанный взгляд у Никишки: окинул своим белесоватым взором слащавую фигурку Бартенева и сразу определил:

 - Вот по призванию редкий хозяйственник, по случайности судьбы псаломщик. Назначить Бартенева главным помощником заведующего хозяйством!

 - Это какого Бартенева? - диву дивятся рабочие. - Сахарного бабника с пискливым голоском? Псаломщика-то?

 -Его, его... Запоет он нынче нам псалмы на складе.

 Еще выписывает к себе уголовного проходимца, некоего Иванова, из Саратовской губернии, назначая его Завхозом, - приближает к себе также ткацкого мастера Соколова (с давних пор «нечистого на руку») и начинает полным ходом «действовать».

 Неизвестной утечке подвергаются тысячи аршин мануфактуры. Сотни пудов хлеба «усыхают» под завхозским «руководством» Иванова и Бартенева.

 Действует Никишин тонко. Подкупает «подарочками» все Правление Губтекстиля.

 Так, заведующему Иваново - Вознесенским Губтекстилем Червякову Никишин шлет «подарок» с письмецом.

 «...тов. Червяков. Настоящим посылаю в Ваше личное распоряжение 400 аршин мануфактуры. И я, и рабочие будем счастливы сознавать, что Вы не отказалась и т. д.».

 Жму руку. Ваш Никишин.

 У Червякова большая семья, ребятишки.

 Заместитель Червякова - Лимонов, хоть человек и холостой, но не должен же он прозябать в двух-трех сменах одежды!?

 «... Тов. Лимонов. Сделайте одолжение Горко-Павловскому пролетариату и примите 95 аршин мануфактуры...

 Ваш Н. Никишин».

 Тронутые любезностью, душевной добротой Николая Васильевича Никишина, - руководители Губтекстиля становятся нечувствительными к многочисленным заявления рабочих Горко-Павловской мануфактуры о преступной деятельности Никишина.

 Ревизия Губтекстиля находит «все в образцовом порядке».

 Крепкими клещами сдавливаются у горла Горко-Павловского пролетариата действия Никишина.

 К этому времени приезжает Павлуша. Видя громадное влияние Павлуши среди рабочих, Никишин решает в «два счета» прибрать этого «сопляка» к своим рукам.

 Но это оказывается делом нелегким. Павлушка выступает с заявлениями в ячейке РКП, на собраниях рабочих, разоблачая Никишина. По его же инициативе посылаются коллективные заявления рабочих в Иваново.

 Никишин пытается сперва подкупить «подарочками» Павлушу, но тщетно. Тогда Никишин пытается угрозой заставить Павлушку с ним примириться, увольняет его отца с фабрики, обрекая на голодное существование семью Каминского.

 11 февраля 1922 года Павел Каминский пишет в свою записную книжку, служившую ему и дневником:

 «... В Иваново писать и действовать нечего.

 Там Никишин, видно, всех подмазал. Мне надо собрать все факты и в Москву. Через Московский «Комсомол добьюсь, хоть к Ленину, но трусить не буду».

 И в записной книжке Павлуша начинает собирать все факты, изобличающие преступную деятельность Никишина.

 Записную книжку, никому не показывая, он по ночам отдает прятать матери, боясь, чтобы не выкрали.

 Рабочие, видя, что Павлуша стих, понимают, что затевает он что-то большое. Не из того десятка, чтоб трусливо увильнуть перед Никишиным!

 Последний же каким-то образом узнал о записной книжке Павлуши, о его намерении ехать в Москву с разоблачением всей деятельности Никишина.

 Павлуша, чтоб иметь возможность тщательней собрать все факты уходит с секретарства в комсомоле на производство. Вместо него Уком присылает комсомольца Игнатьева; последний - сын Середского кулака - начал было быстро выдвигаться на комсомольской работе, прошел в члены Иванова-Вознесенского Губкомола, но оттуда его быстро вышибли за «карьеризм» и прочие кулацкие повадки.

 Сдав ему дела райкома, Павлуша берется за проведение первомайского празднества (1922 года), после чего намеревается в «путь-дорогу».

 Но тут случилось нечто необыкновенное.

 25-го апреля в 12 часов дня в комнате комитета Комсомола Павел Каминский покончил самоубийством...

 Волостной милиционер протоколировал:

 «Я, Горко-Павловский милиционер Зубков, прибыл на место происшествия, как я об этом узнал в Исполкоме, нашел факт самоубийства действительно фактом, каковой произошел из револьвера «наган» за № 3759, принадлежащий тов. Игнатьеву».

 По настоянию предволисполкома Смирнова, фабричный врач Орлов присовокупил к протоколу Зубкова:

 «Смерть гр. Каминского произошла от огнестрельной раны, пуля пробила лобную кость сантиметра два выше левой брови и вышла в теменной области. Смерть произошла от разрушения головного мозга».

 Михаил Игнатьев долго редактировал текст телеграммы о случившемся в Уездком. Наконец, составил и в тот же день передал по телеграфу:

 «Середскому Уездкому Комсомола.

 Павел Каминский покончил самоубийством. Считаю факт позорным. Подробности письмом.

 Игнатьев.

 На следующий день, после смерти Павлуши, Михаил Игнатьев писал заявление начальнику Милиции Середского уезда.

 «Начмилиции 3 района Середского уезда.

 От ответственного секретаря Горко-Павловского райкома Комсомола Игнатьева.

 Настоящим сообщаю подробности самоубийства Каминского. В 11 часов утра пришел он ко мне с грудой бумаг, относившихся к подготовке 1-го мая. Он указывал, какой материал следует использовать, какой нет и так далее. Кроме того, он хотел прочесть одну статью из полученного им свежего номера «Юного Коммуниста», но в это время меня вызвала девица Невольникова по личному делу и, побеседовав с ней, тут вблизи стоял и Бартенев, я через минут 15 возвратился в комнату, - вижу: он лежит. Сперва я думал, что это с ним припадок, но потом я и Бартенев видим, что голова у него прострелена, после чего мы и повезли его в больницу. Причинами, побудившими к самоубийству, считаю НЭП, которого он никак переварить не мог, - и вообще мрачные взгляды его на многие стороны советской жизни.

 Больше по этому делу ничего показать не могу.

 С товарищеским приветом.

 М. Игнатьев.

 25/1V - 1922 года.

 Сильно пекло солнце и в воздухе кружились стаями птицы. Хоронили комсомольца Каминского.

 За гробом, покончившего «позорно» самоубийством шли более 500 человек рабочих, человек 200 крестьян и отдельно со знаменем вся Горко-Павловская районная организация Комсомола. На черном знамени было написано:

 «Своему молодому учителю и другу Райкома Р. К. С. М.».

 У свежевырытой могилы Михаил Игнатьев взял слово:

 -... товарищи, и граждане. Новая экономическая политика, так называемый НЭП, многих, у кого не было достаточно мужества, - пугал. Если вы взглянете в политическую историю, как я, то, вы в этом убедитесь. Испугала она и покойного Каминского, у которого не оказалось достаточно мужества, чтобы в тяжелые годы, как сказал тов. Ленин...

 Заурчало в толпе. Откуда-то послышалось:

 - Полно, у могилы своего товарища ругать. Сразу прервался голос у Игнатьева. Так и не мог кончить.

 Ничего не понимая, с тяжелым и мрачным предчувствием в груди, молча расходились Горко-Павловские рабочие и комсомольцы.

 В конце концов, большинство решило, что за внешней веселостью и жизнерадостностью - Павлушка скрывал нечто, мучившее его и послужившее причиной его самоубийства.

 Что именно, - это даже приблизительно предположить никто не мог, даже из его самых близких друзей. Но успокоиться на этом не мог Борис Веденов, самый ближайший друг Павлуши Каминского по комсомольской работе.

 Он думал: Павлуша от него бы ничего не скрыл. Только накануне он рассказывал о своих планах поездки в Москву для разоблачения Никишинской шайки.

 - Надо остаться в Горкове. Разузнать все подробно. Пусть успокаивается кто хочет на мысли, что тут самоубийство - я же тому верить не могу.

 И Борис Веденов принимает твердое решение: не впадая в уныние, упорно доискаться до причины этой темной истории. Если же тут действительно самоубийство, то опять-таки разобрать те факты из личной жизни Павлушки, которые могли бы указывать, хотя бы в отдаленной мере, на возможность такого поступка со стороны Павлушки.

 Заходит Веденов к Игнатьеву.

 - Ну, товарищ Игнатьев, рассказывай как дело было...

 Рассказывает все с начала, как он с Бартеневым первые увидели его лежавшим на полу и т. д.

 - Значит, записок никаких не оставалось. Всюду хорошо обыскали, осмотрели.

 - Всюду...

 - Погоди, погоди. Вспомнил: записная книжка то его где делась?

 О записной книжке Борька почти это прокричал.

 Черт возьми. Как он мог о ней забыть?

 Ведь в записной книжке Павлуша собирал секретнейшим образом все данные о действиях Никишина. Веденов знал также, что этой книжки пуще всего боялся Никишин.

 - Так где же эта книжка!

 Бориса Веденова трудно было узнать. Руки сами собой сжимались в кулаки.

 - Да что ты, Борька... заволновался зря. Вот книжка... У меня она... На - тебе ее.

 Метнулся, посмотрел, - в книжке вырваны главные листочки.

 - Так, так... Ну, пока всего, товарищ Игнатьев.

 Страшно самому от возникшей мысли.

 Павлушку убили подкупленные Никишиным.

 И Михаил Игнатьев, наверное, знает об этом. Ибо у него, у Игнатьева, оказалась записная книжечка с вырванными листочками.

 Мысли Бориса Веденова принимали определенный уклон.

 Дело темное.

 К тому же Игнатьев уходит с комсомольской работы. Боится заходить даже днем в клуб. Не выдерживают нервы.

 Неужели факт самоубийства так подействовал? Тогда к чему было давать телеграммы: «позорно» кончил самоубийством.

 Борис Веденов просит Бартенова самым подробным образом описать ему - в каком состоянии нашли они Павлушу.

 Бартенев начинает, как по разученному.

 - ... Голова под столом, ноги пораскинуты, в правой руке журнал «Юный Коммунист».

 - Как? В правой руке?

 Да... Чего тут удивляться!

 - Да ничего, я про журнал вспомнил. Обещал он мне его дать. Продолжайте, тов. Бартенев. Револьвер где лежал?

 - Револьвер - под левой мышкой.

 Еле сдерживается Веденов, чтобы не вскрикнуть: Идиоты!

 Как они не понимают, что если так, то самоубийства нет. Ибо, если в правой руке журнал, - значит: стрелялся левой рукой. А ведь он не левша... Это одно. Дальше: ну, скажем, стреляет в себя, падает, - значит: и револьвер падает на землю, не то, что прямо под левую мышку.

 Значит: кто-то положил револьвер туда... Кто-то убивал...

 Затем еще вот что: если сам себя Павлуша убивал, то уж, наверное, в висок. А если его убивали, - то могли и в другом направлении в него стрелять.

 Веденов направляется к доктору Орлову.

 - Так вот, кстати, товарищ Орлов, вы не приметили, как пуля прошла у покойного Каминского? Меня это просто интересует... Спорили мы с ребятами...

 - Пуля-то? Сзади, с затылка...

 Старикашку, пресмыкающегося перед Никишиным, как раньше перед Скорыгиным, - со всеми его университетскими познаниями, то обстоятельство, что Павлуша убивал себя, пустив пулю е затылок, - ничуть не смущает.

 А Борька Веденов, не кончив никаких университетов, мечтая пока что об уездной Середской совпартшколе, - твердо знает:

 убивать себя в затылок мудрено.

 И к тому же левой рукой, не будучи левшой. В правой руке держал журнал «ЮК».

 Снова расспрашивает. Снова проверяет все факты Борис Веденов.

 9-го мая Борис отсылает в конверте «совершенно секретно» на имя начальника Середского Угрозыска следующее заявление:

 «Настоящим прошу Начальника расследовать дело об убийстве тов. Каминского, происшедшем в с. Горко-Павлове 25/IV- 23 года, так как для меня, как близкого товарища покойного, является очень странным и загадочным ряд исследованных фактов, которые я и перечисляю по пунктам: 1) Во-первых, рана у покойного Каминского была на лбу повыше левой брови и вошла в затылок и оказывается, что на лбу она во много раз больше, чем на затылке, а по показанию врачей, выходит так, что выходная рана от пули бывает больше, чем входная рана. Следовательно, он стрелялся в затылок, чего не может быть.

 2) Во-вторых, расположение револьвера не соответствует тому месту, где бы ему нужно лежать, если предположить, что он сам себя убивал.

 3) В-третьих, поведение Игнатьева очень странное. Когда все это произошло, он не мог быть в этом помещении, чего-то боялся, тоже в помещении Райкома один не входил.

 Вот все обстоятельства. Странно, почему не было мнение врача: «самоубийство или нет». С товарищеским приветом Б. Веденов.

 Начинается долгий, многомесячный период расследования этого дела.

 Двух следователей Угрозыска и Губрозыска Гречина и Низяева - Никишин подкупает.

 Через заявления курсанта Смирнова, случайно побывавшего в Горко-Павлове, этим делом заинтересовывается Совет Труда и Обороны, предлагая Иваново-Вознесенским следственным властям всесторонне расследовать дело.

 Под руководством тов. Лядова, председателя Иваново Вознесенского Губсуда, начинается новая работа по расследованию всей Горко-Павловской истории с самоубийством Каминского.

 Умело действует вновь назначенная следственная комиссия.

 На допросе у тов. Аминева Михаил Игнатьев сознается.

 «Павла Каминского убил я, по предложению Никишина, который боялся, что он поедет в Москву с заявлениями на него. Со мной вместе действовал Бартенев. Убивал я, тогда, когда Каминский сидел и читал журнал «ЮК». За день до этого мы совещались у Никишина в кабинете, причем Никишин обещал меня озолотить за это, говоря, что, если я не убью Каминского, то он нас всех все равно сгубит, ибо собирается донести на нас...».

 Еще до этого, приехавший из Иваново-Вознесенска судебный врач Алявдин, вскрыв труп Каминского, установил, что «самоубийства никоим образом быть не могло».

 В руки следственной комиссии попалось громадное количество фактов, изобличающих Никишина в его преступной деятельности. Выясняется, что Никишин пускал в ход все средства, чтобы подкупить Каминского... Когда все эти средства оказались не годными, - он, подкупив слабовольного, честолюбивого Игнатьева, убил Каминского.

 14 дней длился суд над убийцами Каминского. В президиум суда поступали одна резолюция за другой от рабочей молодежи Иваново-Вознесенской губ. с требованием суровой кары «убийцам лучшего комсомольца, вышедшего из рядов Иваново-Вознесенской рабочей молодежи - Павлуши Каминского».

 Середская уездная организация постановила поставить памятник Павлуше Каминскому в Горко-Павлове...

 Лишь полтора месяца назад Верховный Суд подвел черту под длившееся более полутора года судебное разбирательство по делу о смерти комсомольца Каминского. В издании «Молодая Гвардия» выходит в скором времени книжка, специально посвященная Павлуше Каминскому.