| Статистика |
|---|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Каталог статей
ИСТОРИЯ УЧИТЕЛЬСКОЙ СЕМЬИ
ЧАСТЬ 3.
VIII
Вскоре после оглашения приговора, незадолго до нового, 1939 года осужденный С.Д.Грамматин был направлен по этапу из Ивановской тюрьмы на Северный Урал в Усольские лагеря. Это была обширная территория ГУЛАГа с центром в городе Соликамск Молотовской области (ныне Пермский край). На пересыльном пункте в этом городе отец пробыл около двух месяцев. Оттуда, как только представилась возможность, он стал писать в разные высшие инстанции ходатайство о пересмотре его дела. Мытарства на этапе и пересыльном пункте были не менее тяжки, чем в областной тюрьме. Спасала лишь вера (он считал, что помогли молитвы как его самого, так и его отца). Из Соликамска направили Сергея Дмитриевича на постоянное место "трудового исправления" на лагерный пункт Селянка недалеко от районного села Ныроб. Из истории известно, что туда в 1601 году был сослан Борисом Годуновым боярин Михаил Никитич Романов, дядя будущего царя Михаила. По преданию, боярин находился в заточении в двухпудовых оковах и умер там голодной смертью.
В лагере Сергей Дмитриевич вначале работал разнорабочим. К тяжелой физической работе он не привык, и, конечно, долго бы не выдержал. Но судьба на этот раз сыграла добрую шутку: самый нелюбимый еще с семинарии предмет математика не только пригодился ссыльному литератору, но фактически, может быть, спас ему жизнь. Начальству потребовался толковый счетовод. Работая в этой должности, он стал принимать активное участие в художественной самодеятельности. В каждом лагере была КВЧ – культурно–воспитательная часть. Какая–то доля "хлеба и зрелищ" полагалась и заключенным. Более того, при ревизии высокое начальство оценивало деятельность хозяев лагеря и по этому показателю.
Дарование Сергея Дмитриевича как чтеца–декламатора, его актерские способности в области сатиры и юмора выдвинули его в число ведущих активистов КВЧ. При этом ему крупно повезло – в клубе НыробЛАГа работал Алексей Денисович Дикий, известный уже к тому времени режиссер и актер Ленинградского Большого драматического театра, "командированный" сюда еще раньше отца. Под руководством Дикого Сергей Дмитриевич осваивал и режиссуру, став его помощником по постановке спектаклей. Когда начались пересмотры дел по статье 58 УК, в числе первых был освобожден Алексей Дикий, и уже в 1941 году стал режиссером театра им.Вахтангова в Москве. Позднее играл в кинофильмах ведущие роли: Нахимова, Кутузова и даже Сталина, стал народным артистом СССР, четырежды лауреатом Сталинских (Государственных) премий.
Опыт общения с трудными учениками, коммуникабельность и быстрая реакция в сочетании с юмором помогали отцу и во взаимоотношениях с уголовниками. Воры в законе и другие вожаки–зеки ценили острые шутки, анекдоты, юмористические рассказы, выдумки, на которые отец был мастер. Часто и в Ивановской тюрьме, и на этапах, и в Селянке это выручало его: давали ему получше место на нарах, заступались, подшучивали, но не давали издеваться над неловким, малоприспособленным к такой жизни интеллигентом.
Но главное, что позволяло Сергею Дмитриевичу не просто выжить в лагерных условиях, но и сохранить оптимизм, надежду, веру в справедливость, в людей – это связь с семьей, с любимой женой и детьми. Безвинно получив суровый приговор, он благодарил судьбу за то, что его не лишили права переписки. Оказавшись на постоянном месте заключения, он стал иметь возможность раз в месяц посылать и получать письма.
С началом Отечественной войны условия лагерной жизни, конечно, резко ухудшились. Переписка была сильно ограничена. Особенно трудно стало, когда начались перемещения. По воспоминаниям многих заключенных перемена обстановки, какого–то установившегося режима всегда вызывало волнение, овладевало ожидание худшего (и часто – не без основания). В 1943 году часть политзаключенных с Урала переводили по этапу на Дальний Восток. Не избежал этой участи и Сергей Дмитриевич. Но здесь, как и раньше, ему помог Случай – уже на этапе буквально перед ним закончилось комплектование команды в Магаданский край на Колыму, и он оказался в составе небольшой группы, "застрявшей" в Красноярском крае. Лагерь у станции Решоты близ города Канск стал новым местом его заключения. Здесь он и пробыл до конца срока. Вновь отец видел в этом волю Всевышнего, облегчавшего его долю. Такому убеждению способствовали и его беседы с рядом просвещенных духовных наставников, в том числе и высокого чина, разделявших его участь.
В те годы среди политзаключенных было много выдающихся личностей: ученых разных специальностей, актеров, технических специалистов. Когда представлялась возможность, они делились друг с другом своими знаниями, читали своеобразные лекции. Сергей Дмитриевич выступал и сам по вопросам литературы, с большим интересом и любознательностью познавал новое. Особенно он любил астрономию, которая интересовала его с детства.
Переписка с семьей на новом месте почти прекратилась. Письма принимались редко, а посылки – тем более. Да и посылать–то было практически нечего, семья находилась в те годы в бедственном положении. Редкие почтовые весточки при всех трудностях и бедах взаимно поддерживали любящие души. Сведения о работе отца в красноярских лагерях были скудные: большей частью он работал счетоводом и бухгалтером, принимал и там участие в КВЧ.
Отечественная война заканчивалась изгнанием фашистов с земли нашей. Вместе со всеми радовался победам нашей армии и отец. День Победы стал днем и новых надежд на досрочное освобождение. Действительно, по случаю победного окончания войны была проведена массовая амнистия, однако осужденных по статье 58 УК РСФСР она, увы, не касалась. Медленно тянулся еще один целый год с месяцем. Только 10 июня 1946 года ровно день в день через восемь лет после ареста Сергей Дмитриевич Грамматин был освобожден из заключения.
IX
Первые месяцы после ареста отца думалось, что это – нелепое недоразумение, которое, конечно, скоро выяснится, и все образуется. Да и после приговора оставалась надежда, что дело будет пересмотрено. В невиновность отца верили не только наша семья, но и все знающие его, с кем приходилось нам общаться. Ни я, ни сестры не ощущали какого–либо изменения отношения к себе со стороны окружающих, как товарищей, так и старших. Мы хорошо учились, были активными пионерами, затем – комсомольцами, пользовались доверием в школе. К маме все относились с сочувствием и прежним уважением.
Материально было тяжело. Дедушка никакой пенсии не получал. К тому же нас уплотнили, поселив в перестроенную половину дома постороннюю семью. Мама работала полностью две смены в школе, а по вечерам кроме проверки ученических тетрадей она выполняла контрольные задания, присылаемые из ЦИНО. Эти Высшие заочные курсы иностранных языков она успешно закончила в 1939 году, получив право преподавать немецкий язык в старших классах.
А время наступало суровое. В 1939 году заметно ухудшилось снабжение населения продовольствием и промышленными товарами. Появились очереди за ржаным хлебом (белый практически исчез из продажи), редко стали появляться в магазинах хозяйственные товары первой необходимости: мыло, соль, спички. С началом Финской войны стало еще хуже. К тому же зима 39–40гг выдалась на редкость холодной. Температура опускалась до –40°. За промышленными товарами занимали очереди с вечера, в нескольких магазинах в надежде, что в одном из них что–нибудь да "выбросят" при открытии утром.
 У дома на улице Воровского. 1940 год.
Морально поддерживал всех нас дедушка, стойко перенесший арест отца. Он терпеливо стоял в очередях, старался, как мог, помочь по дому. Запомнилась наша с ним пилка дров, когда он, подтянув бандаж, с которым он вынужден был не расставаться, с шуткой брался за пилу. На свой недуг (хотя кроме паховой грыжи у него был больной желудок) он никогда не жаловался, хотя, конечно, нуждался в диете, о которой не могло быть и речи в то время. Любил по–серьезному беседовать со мной, 12–летним подростком. Как со взрослым разбирал международные события: интервенцию в Испании, захват Польши, финскую войну, нападение гитлеровцев на Западную Европу, бомбардировку Англии. Очень четко комментировал события, объясняя позиции держав.
До последних дней много читал, держался бодро, своим примером внушал внукам оптимизм, веру в добро и справедливость. Никогда не осуждал власть, которая лишила его элементарных прав и жизненных условий, принимая все тяготы с христианским смирением. Он не хотел причинять маме дополнительные хлопоты со своей болезнью. Желая остаться в нашей памяти бодрым и деятельным, чувствуя, что его силы на исходе, в начале осени поехал в Шую "на консультацию к знакомому врачу" (возможно, и для прощания с родным городом). Нас успокаивал, что "ненадолго". Но вскоре, 28 сентября 1940 года он скончался в Шуе после операции по поводу рака желудка.
Мы очень любили дедушку. Только став взрослыми, мы в полной мере поняли, как тяжело было ему после такой активной деятельности по просвещению и одухотворению прихожан на склоне лет оказаться иждивенцем и, к тому же, не иметь возможности передать все духовное богатство православия своим любимым внукам.
Мама, вселяя в нас оптимизм, не прекращала соблюдать установившиеся при папе семейные обычаи: по вечерам мы докладывали о своих успехах, делились событиями в школе. Когда появилась возможность переписки, раз в месяц стали поступать письма от отца. Они были полны тепла и нежности. Он и оттуда старался поддерживать нас, внушая надежду на скорую встречу. В ответ мама писала ему письма, которые были бесценной поддержкой для отца. А мы писали ему о школе, о наших успехах, о новостях из жизни города. К великому сожалению, ни одного письма из всей этой переписки 1939–1946 годов не сохранилось. Мама, очевидно, уничтожила их перед отъездом в Сибирь летом 1950 года. Изредка разрешались и посылки малого веса и размера, с ограниченным списком допустимых вложений. Мама проявляла исключительную изобретательность, чтобы в крохотный ящичек уложить и сухарики, и теплые носки, и бумагу, и, конечно, табак и "папиросы" (папа особенно тяжело переживал отсутствие курева). Мы с сестрами увлеченно делали для него эти "папиросы", набивая гильзы табаком сомнительного, конечно, качества.
Приближались грозные события. Весь Мир был взбудоражен. С 1939 года шла Вторая мировая война. Этот период отличался очень активной оптимистической пропагандой, проводимой советской властью. Особенное значение придавалось патриотическому и физическому воспитанию молодежи. На экранах кино шли полные оптимизма с любимыми актерами фильмы: "Волга-Волга", "Цирк", "Трактористы" и т.д., гремела песня "Если завтра война…". Советско-Финляндская война преподносилась, как блестящая победа, народу внушалась уверенность, что наша доблестная Красная армия даст отпор любому захватчику, разгромив агрессора на его территории. Мы, пионеры , искренне верили в мощь нашей армии и в миролюбивую политику страны. Многие взрослые, вероятно, чувствовали тревогу, но для всех неожиданным ударом оказался возглас "ВОЙНА" 22 июня 1941года.
X
Отечественная войны 1941–1945 годов была самым большим испытанием для всего нашего народа. Начальный период войны был особенный тяжел, Первые успехи оккупантов обескураживали: на седьмой день войны был взят Минск, скоро наступление фашистов стало угрожающим. Шла бомбежка наших городов, находящихся, как думалось, в глубоком тылу. Ожидали налета немецких самолетов и на Иваново (они пролетали обычно мимо для бомбежки военных объектов Горького). В Родниках было введено ночное дежурство жителей по городу, боялись воздушных десантов и диверсий. (Ходил на такие дежурства и я с соседом по квартире.) Были вырыты укрытия–щели, город преобразился – ни одного фонаря на улице, ни одного огонька. С наступлением темноты окна завешивались, светомаскировка была обязательна. С первых дней войны в городе стали открываться госпитали, под которые оборудованы были школы. Введены были строжайшие законы для поддержания дисциплины на предприятиях и в колхозах: за опоздание на 20 минут – принудительные работы, вычеты из зарплаты по месту работы на 3–6 месяцев, за подбор колосков на колхозных полях – исправительно–трудовые работы. Уход с предприятий был запрещен. Работающие на предприятиях, производящих военную продукцию, считались мобилизованными.
Потери на фронтах были огромны. Ужасы войны пришлось испытать и жителям оккупированных территорий. Тяжело было и в тылу. Спустя много лет сложно даже представить, в каких условиях оказались многие семьи в ту пору. В магазинах практически не было продуктов. Вскоре была введена карточная система. В наших Родниках по карточкам практически отоваривали один только хлеб, других продуктов городку не доставалось. Чтобы буквально не умереть с голоду, городские жители потянулись в деревни, сначала – близлежащие, а затем – в более дальние. Там у большинства была скотина, огород, картофель. Начался массовый обмен, меняли любые вещи на любое продовольствие.
Очень трудно пришлось нашей семье - на четверых мы получали лишь 1 кг 300 г хлеба в день (400 г маме, учительнице и по 300 г мне и сестрам, иждивенцам). Никакого подсобного участка, огорода к началу войны у нас не было, родных в деревне – тоже. К сожалению, в нашей семье оказались пригодными для обмена только старинные настенные часы, бабушкина шаль да папина шуба. За шубу дали немного муки, а с часами маме пришлось на санках ехать до деревни километров за 14 и привезти за них ведро мороженой капусты. И это зимой, в конце 1941 года, когда морозы достигали у нас 42° С. Пустыми щами из этой капусты и кормились мы некоторое время. В школе для учеников ввели "завтрак" – кусочек хлеба около 50 грамм. Получив скудный суточный паек хлеба, делили его так, чтобы осталось на вечер. От соблазна делали мы зарубки, чтобы пресечь свое неодолимое желание отрезать полупрозрачный ломтик от заветного хлеба.
Мама буквально разрывалась на части, чтобы подзаработать деньги, как–то накормить нас, дать возможность продолжать учебу. Она работала практически круглыми сутками: в три смены в школе, имея до 54 часов в неделю (при норме 18), до ночи затем проверяя тетради и готовясь к урокам. Каждую кроху хлеба старалась отдать нам детям. При этом сохраняла ласку к нам и в письмах к мужу, не впадала в отчаянье, поддерживала нас, согревая одним своим появлением. Жить в это самое трудное время (октябрь–декабрь 1941 года) приходилось нам в одной маленькой комнатке; большую на зиму закрыли, маминой зарплаты на дрова уже не оставалось - топили одну небольшую печурку, Но так как зима была необычайно холодной (т-ра доходила до –42° С) все равно в комнате была стужа. К голоду прибавился холод.
Ко всему этому добавилась потеря надежды на быстрое освобождение папы. В 1940 году пересмотр его дела прокуратурой был уже закончен. По заключению областного прокурора С.Д.Грамматин был признан невиновным. Ожидалось только решение суда – обычно оно однозначно повторяло заключение прокурора. Однако, пересмотры дел по статье 58 УК по высочайшему, очевидно, указанию были остановлены.
Несмотря на все старания мамы, стало очевидным, что кому–то из нас, детей надо бросать учебу – идти работать. Выбор пал на Валю. Мне было еще 14 лет, а Ирина кончала выпускной десятый класс. Валя поступила на работу в химическую лабораторию комбината "Большевик" в октябре 1941 года накануне своего шестнадцатилетия. Это давало не только дополнительный заработок семье, но, главное – рабочий паек хлеба, не 300, а 600 граммов хлеба. Не прошло и двух недель, как по требованию военных властей были мобилизованы несколько сотен рабочих комбината на рытье противотанковых рвов. Наступал самый критический момент сражения под Москвой. Срочно готовили новые возможные рубежи обороны.
Валентина попала в число мобилизованных. Плохо одетые, голодные девчонки должны были ломами бить замерзшую землю. Бригадир – отставной военный, инвалид, видя, что шестнадцатилетним девчонкам грозит гибель, дав им по буханке хлеба, отпустил их, сказав: "Бегите отсюда, вы здесь погибнете!" Пройдя около сорока километров от места работы, Валя и ее подруга оказались дома. Мама боялась, что ее дочь привлекут за дезертирство к ответственности, но оказалось, что несовершеннолетних незаконно направляли на оборонительные работы. Вскоре маме удалось уговорить дирекцию комбината уволить Валю с работы, это было в то время непросто. Она вернулась в школу, пропустив две четверти, и успешно продолжила учебу в девятом классе.
Патриотизм тыла был одним из главных факторов конечной победы. Мы были уверены, что неудачи наши на фронтах временные. Ежедневно дома по сообщениям Совинформбюро мы переставляли флажки на карте страны, с болью передвигая их на восток. Я вел дневник, записывая названия городов, оставленных при отступлении. Какая же была радость, когда накануне нового, 1942 года появились первые сообщения о взятии нашими войсками городов Ростова, Тихвина, победы под Москвой.
В Родниках появились эвакуированные из западных городов страны, в том числе и в нашем классе – из Ленинграда, Мурманска. Учеба в школе тоже была непростой – дров не было, сидели в классах одетые, чернила замерзали. Некоторое время занимались на квартирах учителей. Летом работали в колхозах и на заготовке дров. И в то же время в трудностях укреплялась дружба, закалялся характер, проявлялись черты добра (их было больше), но и подлости. Особенно это помнится по 9–10 классам. В конце девятого класса, как только мне исполнилось 16 лет в апреле 1943 года, меня, старосту класса одним из первых приняли в комсомол.
А летом нас, ребят отправили по повесткам из военкомата в военные лагеря близ Кинешмы, где мы проходили довольно серьезную военную подготовку в полевых условиях с самым скудным питанием (во время перебежек под "артобстрелом" мы заранее углядывали место, где росли "кашки" или щавель, чтобы можно было что–то пожевать). В то же лето меня вторично, но уже по комсомольской линии направили в те же лагеря на военные сборы по подготовке сержантов. По окончании сборов я получил соответствующий документ от военкомата.
В десятом классе осенью 1943 наших ребят рождения 1926 года мобилизовали в армию, осталось нас только трое рождения 1927 года.
Старшая сестра Ирина в 1942 году окончила школу с аттестатом отличницы и была зачислена без экзаменов в Ивановский энергетический институт. Все лето 42г. она работала в бригаде штукатуров по ремонту института, была активной комсомолкой и активисткой профсоюза. После лекций две зимы работала на ТЭЦ. Получила медаль "За доблестный труд в ВОВ". С отъездом на учебу сестер осенью 1942г. мы с мамой остались вдвоем. С питанием было по-прежнему плохо. Хотя мы стали сажать картошку, но земля была глинистая, без удобрений - картошка уродилась, как горох. Мама по-прежнему работала в 3 смены. 10й класс для меня был полон влюбленности в самую умную, эрудированную, очаровательную и неприступную девушку Верочку Бурдину. Это было начало нашей чудесной, чистой, крепкой и непростой дружбы, которая через 7 лет перешла во взаимную любовь с созданием в 1950 году новой молодой семьи.
Окончив 10 классов с аттестатом отличника, я, как и ранее сестра Ирина, без экзаменов в июне 1944г. был зачислен студентом Ивановского энергоинститута на электрофакультет, и всё лето работал там в лаборатории, живя в общежитии с друзьями, готовившимися к экзаменам. Первый год со своим другом Евгением Исаевым жил на частной квартире, оплачиваемой институтом дровами. Затем как отличник получил место в общежитии, где жили, в основном, старшекурсники и ребята, демобилизованные из армии (вначале – по ранению, а с окончанием войны – в первую очередь пришедшие на фронт с учебы в ВУЗах).
В течение учебы до конца 1947г. мы постоянно испытывали ощущение голода. В Иванове кроме хлебных полагалась месячная скудная норма на сахар, крупу и заменитель масла – маргусалин. Карточки на эти продукты мы сдавали в институт, получив за это право на ежедневный обед в столовой института. Успевающим студентам давались еще талоны ДП (дополнительное питание), а по состоянию здоровья – и УДП (усиленное дополнительное питание – "умрешь днем позже" – шутили мы). Обед был – пустые щи и ложка пюре из гнилой картошки, а чаще всего шукрут – "тушеные овощи" – фактически почти одна мороженная зеленая капуста – наше наименование – "Широкое Употребление Капусты Работниками Умственного Труда". Юмор и дружеское общение не давали унывать.. Чтобы заработать на дополнительный кусок хлеба, мы с Евгением в составе группы студентов разгружали вагоны на овощной базе.
День Победы 9 мая 1945г. отмечали большим праздником вечером в институте. Этот праздник остался для нас главным и на все последующие годы.
Подробное описание студенческой жизни 1944-49гг. в Иванове достойно отдельной повести – не входит в план этого повествования. Итак, первые два курса института вспоминаются как счастливые годы юности, влюбленности, дружбы, интересного провождения времени, легкого, радостного восприятия наук (несмотря на всегда голодный желудок), патриотизма, ожидания и переживания Победы в ВОВ и возвращения отца.
Моя подруга Вера, без которой я уже тогда не представлял себе жизнь, оставила по семейным обстоятельствам учебу в энергоинституте (у нее умерла мама – Вера была вынуждена уехать в Родники и прервать учебу). Это стало серьезным испытанием для меня и нашей дружбы. Но лето 1946г. принесло и радость семье нашей – после 8-летнего заключения домой возвратился отец.
XI
После освобождения из далекого Красноярского края 19го июня 1946г. Сергей Дмитриевич Грамматин прибыл в Родники. Первое восклицание отца при нашей встрече было: «Какой ты большой!» и первая моя мысль: «Какой ты маленький!». 24го июня наша семья отметила как праздник возвращения любимого папочки. Было решено, что эту дату мы будем отмечать как самый большой семейный праздник всегда – каждый год. Началась снова радостная жизнь семьи нашей – мы были вместе.
Страшная война позади. Все трое мы успешно учимся. Возраст любви и дружбы! И все житейские материальные трудности – такая мелочь – ведь впереди светлое будущее… А рядом с нами счастливые лица родителей, влюбленных друг в друга – как будто и не было этих 8 лет разлуки.
Молодость эгоистична – мы, студенты, проводили в основном свободные часы в компаниях своих друзей, к тому же много времени отнимала практика и другие институтские мероприятия. Дома мы были мало. Позднее, как все трое мы жалели, что мало времени проводили с отцом. Думалось, что подробности о его жизни в заключении мы успеем узнать. Нам не хотелось напоминать ему о пережитом, ему – бередить души наши. Он был рад нашим успехам, нашей активной общественной деятельностью. Ему не хотелось вводить сумятицу в головы наши, обращать внимание на негативы того режима, в котором мы жили. Всех устраивала «формулировка», что в отношении отца была сделана нелепая ошибка, исправить которую помешала война. Да и сам папа в основном положительно относился к социалистическому строю – ему импонировала политика власти в части образования населения и культуры. Никакого озлобления за постигшую его беду он не испытывал. Скорее, наоборот: он стал более чутким – с меньшим острословием относился к невеждам и глупостям, стал мягче и, вероятно, осторожнее в своих высказываниях.
Вскоре по возвращении отец стал хлопотать о предоставлении ему педагогической работы. Он получил назначение на должность преподавателя русского языка и литературы в среднюю школу рабочей молодежи (ШРМ).
В новом коллективе Сергей Дмитриевич быстро заслужил уважение коллег и учеников. Бывший в то время его ученик, ставший почетным гражданином Родников, историк и краевед В.Д.Сафронов вспоминает: «В нашем восьмом классе ШРМ было около 30 девчат и десяток ребят от 15 до 40 лет. Дисциплина была хуже нельзя – мужички на уроках курили, опохмелялись. В начале учебного года появился учитель русского языка и литературы, внешне выглядевший уж очень не по-родниковски. Среднего возраста и роста в безукоризненно ухоженном костюме при галстуке и дешевых, но очень белых парусиновых туфлях. Вскоре от девчонок мы уже знали, что Грамматин как "враг народа" недавно вернулся из заключения. Сергей Дмитриевич имел за плечами "гулаговскую" закалку, и такое безобразие, как было у нас, его не обескуражило. Он не читал мораль, а, беседуя, заглядывал в души "горе-ученичков". И те ему поверили, как доброму отцу, стали называть его "профессором". А как он читал нам наизусть "Слово о полку Игореве"! Не читал, а пел. Я много раз слышал это бессмертное произведение по радио в исполнении известных чтецов, но так, как "пропел" он, не смог никто. Сергей Дмитриевич был не только Учителем с большой буквы, но и выдающимся артистом и психологом».
Авторитет Сергея Дмитриевича как преподавателя-словесника быстро восстановился в городе. Он стал преподавать и в техникуме. Регулярно пишет он своим детям-студентам теплые и ласковые письма, мягко вставляя отеческие наказы, используя, как правило, изречения известных людей, народной мудрости. Каждый приезд кого-либо из детей – праздник в семье. Мы сразу оказываемся в атмосфере любви и нежности, которые проявляются в каждых словах и поступках родителей друг к другу и к нам детям. Отец увлеченно общается с молодежью – нашими друзьями, чувствуя взаимный интерес. Он заранее готовит литературные викторины, игры, пишет юмористические сцены, которые блестяще читает – разыгрывает при встречах.
В свободное время любимое занятие его – шахматы. Нашел партнера из числа преподавателей, стал принимать участие в городских турнирах. По-прежнему родители много читали, полюбили разгадывать кроссворды, которые регулярно печатались в журнале «Огонек». Отец стал и сам составлять кроссворды, даже посылать их в редакцию журнала. Культурно-нравственная атмосфера в доме была, а материально-бытовая сторона оказалась вновь тяжелой.
Первые послевоенные годы были очень напряженными. Страна сбрасывала быстрыми темпами следы войны – восстанавливались города, предприятия и жилье, но продовольственная проблема оставалась острой. Особенно тяжелым был 1947 год после неурожая предыдущего. По карточкам в Родниках выдавали только норму хлеба. Цены на рынке были непомерны. Зарплаты учителей мизерны. Нужда и буквально нищета одолевала. На одежду и обувь средств не было совсем.
Здоровье отца ухудшалось. Врач нашел у него эмфизему легких, миокардит и реактивный нервоз – следствие пережитого. Однако, все житейские трудности не могли испортить сердечной обстановки, которая была в семье. Вместе переживали и друг друга поддерживали. В декабре 1947г. карточная система была отменена. Жить стало полегче. Появились кое-какие продукты в магазинах, стали снижаться и цены на рынке.
Летом 1948 года смогла осуществиться мечта отца – съездить в Москву, повидаться с родными и навестить своего друга А.В.Халезова, беседа с которым была очень важна для него. Поехали мы с ним вдвоем. Я уже был в роли ведущего, тем более, что уже видел послевоенную Москву в 1945г. Взяли с собой шахматы и в дороге при первой возможности играли. В Москве на вокзале встретил нас дядя Гриша – брат мамы, с которым отец был дружен еще студентом со времен Шуйского землячества 1919 года. О многом они переговорили, вспоминая прошлое и думая о настоящем.
Пять дней, проведенные в Москве, были заполнены до отказа. Мы бродили по городу, осматривая старые и новые здания, улицы и переулки. Были в Измайловском парке и Сокольниках, осматривали Донской монастырь и памятники старины. Папа не переставал восхищаться новыми станциями метро, Красной площадью, ночной Москвой. Звонил Алексею Дикому, но встреча, к сожалению, не состоялась. (Позднее тот прислал отцу письмо со своей фотографией в роли адмирала Нахимова).
Целый день провели у Халезовых. Вскоре после окончания войны они продали свой дом в Родниках и переехали в Подмосковье. Встретились друзья сердечно. Александр Васильевич выглядел очень неважно. Болезнь его еще более усугубилась, но, несмотря на почти полную неподвижность, он по возможности занимался репетиторством по математике. Я не стал своим присутствием мешать беседе друзей – им было что вспомнить и что выяснить из периода 1938 года.. И снова, как и при возвращении отца, мы не стали говорить на эту трагическую тему…
Отец радостно видел во мне самостоятельного юношу, более знакомого с московскими новостройками, чем он, не бывший в Москве 12 лет, за которые столица изменилась неузнаваемо. После Москвы наши отношения с ним стали еще более доверительными. Отец относился ко мне как к равному. Этому способствовало и наше обоюдное увлечение шахматами. Как рад был отец, когда я привез ему удостоверение и значок шахматиста 2й категории, которые оформил в Иванове по его результатам в городском турнире.
В конце лета 1948г. в нашей семье произошло важное событие. Сестра Валя после окончания медицинского института вышла замуж за Алексея Узова. Он был старше ее, после второго курса Медицинской Академии был на фронте, а после демобилизации учился с сестрой, начиная с 3го курса.
 Родники. 1948 г. Мария Аверкиевна, Сергей Дмитриевич, Ирина Узовы Алексей Александрович и Валентина, Андрей
Свадьба была в деревне Куделино, на родине Алексея. Отец очень трогательно относился к этому событию, сразу полюбил зятя – простого, делового, очень заботливого и хозяйственного, боготворившего свою юную избранницу. Молодые получили назначение в Молотовскую область, где их направили в с.Ныроб(!) – в те места, где отбывал заключение отец. Работали в районной больнице.
Сохранившиеся письма этого периода лучше всего говорят о той обстановке, в которой жили наши родители, об их любви и заботе, об их жизненной позиции и преданности избранной профессии, о нужде учительской семьи, о высокой нравственности с верой в любовь, добро и высшую справедливость.
В своем письме (на 8-ми страницах) к молодым врачам в Ныроб от 2 октября 1948 года Сергей Дмитриевич подробно излагает историю этого села, а далее пишет:
"Любовь к ближнему – одна из основных христианских заповедей, основа просвещенного гуманизма, мне кажется, легче всего выполнима для врачей. Каждый приходящий к вам за помощью – прежде всего человек, и вы будьте прежде всего гуманистами, а потом врачами-целителями…Сегодня суббота. У меня и у мамочки нет уроков. Утром пришла ко мне ученица 9го класса. Она будет заниматься у меня русским языком. Начинаю репетиторство. Мамочка и сегодня не может отдохнуть. В 10 часов утра ушла на подведомственную ей улицу (на краю города) проверять, все ли дети учатся в школе. Это срочное задание выполняет она уже далеко не первый раз. А с 6 часов вечера у мамочки родительское собрание. Вот какой день отдыха! Четыре дня в неделю мамочка совсем не обедает, у нее нет для этого времени… Не знаю, как мне привести в норму жизнь мамочки. Меня беспокоит и угнетает ее занятость и ее крайняя разутость и раздетость. Когда ее начинаешь убеждать в необходимости позаботиться о себе, она только смеется или отмахивается от меня, как от овода… После ухода ученицы я принялся за свою работу - закончил лекцию на тему «Дружба и товарищество» (буду читать ее для школьного коллектива)… Убрали овощи а огороде. Слава Богу, овощами обеспечены. Начал с Андрюшей новый шахматный матч, открыли «Зимний сезон»… Я работаю с большим творческим подъемом, несмотря на свои почтенные годы. Хоть я и не администратор, но в своей школе, в сущности, я (не хвалясь, говорю) направляю всю работу и все, начиная с директора и завуча, прежде, чем издать какое-либо распоряжение, обращаются ко мне. На одном из педсоветов выступал с докладом на тему «Мичуринское направление в биологии». Начал работу в литературном кружке (по четвергам). По-прежнему беру из библиотеки новые журналы, регулярно «Огонек». Мои кроссворды почему-то еще не напечатаны, но чужие мы с мамочкой решаем по вечерам с удовольствием и успешно. Сидя вдвоем в своей уютной комнатке, близко-близко друг к другу, мы то и дело говорим о вас, вспоминаем все мелочи совместной жизни, имитируя ваши голоса, движения, выражения, всё, всё, и это сближает нас с вами ещё больше… Мамочка должна съездить в Иваново, чтобы что-нибудь (ходить ей буквально не в чем) купить себе. Всё дело в деньгах. Мы никак не можем выбраться из нужды… Вам желаем всей полноты супружеского счастья. Как с налогом за бездетность? Много ведь придется платить!! Папа."
В письме к сыну 13 сентября 1948 года в Иваново Сергей Дмитриевич пишет:
"Всё хорошо в меру, только в любви не может быть ни меры, ни веса… Материальные недостатки угнетают (как будто бы никогда их не изживешь, хоть лопни)» и в конце письма «Сегодня чудесная погода. Красота осени в полном блеске, и на душе тихо, светло, спокойно. Я помолился, и мне стало легче. Будь здоров, спокоен. Работай уверенно, с энергией! А отдыхать приезжай к нам при первой возможности. Твой приезд – светлый праздник для нас. Мамочка так и сказала: «Приезд Андрюши всегда меня исцеляет». Крепко-крепко целую. Папулька".
К дочери Ирине 3 ноября 1948 года в Бежицу:
<span style="color:blue">"..Сижу один в томительном ожидании мамочки, которая еще на уроках и вернется в десятом часу. Когда мне приходится оставаться дома одному, я буквально тоскую, и ничем не могу продолжительно заниматься, особенно по вечерам. Стоит мамочке показаться в дверях, - и я оживаю, могу снова работать, читать, писать, усталость уходит прочь. То же испытывает и мамочка, когда ей (правда, это бывает редко) приходится ожидать меня. Мы очень любим друг друга, друг без друга и жить не можем. В этом месяце, 23-го числа, наша «серебряная свадьба» - двадцатипятилетние совместной счастливой жизни. Если Бог даст дожить до этого знаменательного дня, мы, конечно, постараемся его отметить… Мысленно пробегая прожитые совместные года, я с особым удовольствием цитирую стихи Щипачева: «Любовью дорожить умейте, С годами – дорожить вдвойне». .. Встали мы рано, еще было темно, и до завтрака работали: я писал отчет по учебно-воспитательной работе за 1-ю четверть, а мамочка оформляла списки граждан, живущих на улице ее микрорайона для подачи в Горсовет (к предстоящим выборам народных судей). Мамочка пришла в нашу школу на 2-ой урок в 8-ой класс, а потом побежала дальше – в среднюю школу №3 и в среднюю №2 с тем, чтобы вечером вернуться в школу рабочей молодежи, где она вот в эти часы дает последние уроки. Бегает наша мамочка из школы в школу в своей ветхой шубейке и довоенной шапочке. Что делать? Жаль мне мамулю до слез, а она только смеется. «Погоди, - говорит, - не всё сразу. Вот куплю тебе костюм, куплю мне платье, тебе верхнюю рубашку, а теперь будем накапливать средства на шубу мне»."
 Родники. Ноябрь 1948г
5 мая 1949 года Вале в Ныроб:
"Праздник Пасхи мы встречали вдвоем с мамочкой. Ровно в 12 часов ночи я, как всегда в эти минуты, охваченный святыми воспоминаниями светлых лет своего детства и юности, вышел на несколько минут на одинокую в этот час улицу и, подняв глаза к звездам, похристосовался со всеми родными и близкими, живыми и мертвыми. И тебе, милая девчуронька, послал вслух пасхальное приветствие: «Христос воскрес!» А потом, вернувшись как от светлой заутрени, крепко расцеловал мамочку, и мы сели за празднично убранный стол… Прекрасно покушали, а еще лучше поговорили друг с другом, вспоминая золотые дни детства, подробности рождения детей наших. Мне кажется, в эту ночь все люди раскрывают (пусть на несколько минут) друг перед другом самое дорогое, самое лучшее, что у них есть, делятся своим душевным состоянием, делятся бескорыстно, радостно обнимая и целуя друг друга. Как хорошо, что такой праздник существует, или существуют его традиции. Он необходим для людей. Если бы его не было, то он, мне кажется, должен бы быть учрежденным, хотя бы… Всенародным Конгрессом деятелей Мира… Не беспокойся, родная, о нас, не омрачай себя тяжелыми думами, а почаще благодари Бога за его великие милости к себе и ко всем нам"
Последнее письмо «с воли» из Родников - 10 мая 1949 года. Сыну в Иваново:
"Милый Адик. Крепко целуем тебя. Ты совершенно правильно полагаешь, что от предложения похлопотать за тебя следует воздержаться. Пользоваться вообще чьей-либо протекцией неприятно… К чему идти наперекор тому, что воспринято уже как лучшее из возможных положений, зачем к тому же испытывать на прочность судьбу свою? Мы здоровы, всё благополучно. Работы очень много, так много, что встаем часа в 4-5. Особенно много заботы у мамули (спит она не больше 3-4 часов), нервничает она, все внимание сосредоточено на писании билетов Собирается она приехать в Иваново в субботу 14го с тем, чтобы тебе купить необходимое. Вместе с ней хочется навестить тебя и мне. Сплю я неважно, очень беспокоюсь за успехи учащихся. Это естественно. Работай, голубчик, спокойно, потрудись, как следует. Уж немного осталось, finis coronat opus! ….
Крепко целуем папа."
Это письмо написано после моего распределения на работу перед защитой диплома, который я готовил на научно-исследовательскую тему, получив ранее от кафедры предложение остаться в аспирантуре при институте. Однако при распределении без объяснения причин вместо аспирантуры мне предоставили выбор работы на одном из трех предприятий Местной промышленности (в то время как основной состав курса нашего был направлен в оборонную и атомную отрасль промышленности). Потупя взгляд, как будто желая искупить чью-то вину, председатель комиссии рекомендовал мне ехать в г.Павлово Горьковской области на завод им.Сталина, изготавливающий ножи и вилки, на солидную уже должность зам.гл.механика (гл.энергетика) с хорошей зарплатой и предоставлением квартиры.
Причина отказа от аспирантуры стала ясна очень скоро.
24 мая ко мне в Иваново приехала мама с известием, что отец накануне был вновь арестован и отправлен в Ивановскую тюрьму. Можно представить ее состояние и отчаяние. В городе это известие тоже поразило многих. В своей книге «Родники памяти» Сафронов эмоционально пишет: "Когда в начале лета 1949 года Грамматин не пришел на экзамен по русскому языку, и нам объявили, что Сергей Дмитриевич опять арестован, девчонки из нашего класса рыдали, как у гроба близкого и родного человека. Что касается ребят, то несколько учеников школу бросили в тот же день. Многие тогда поняли, что город наш постигла еще одна невосполнимая потеря…"
Аресты и ссылки на поселение в Сибирь и Дальний Восток репрессированных ранее по ст.58 УК начались с начала 1949 года.
</span>
ИСТОРИЯ УЧИТЕЛЬСКОЙ СЕМЬИ (Часть 4) <div>
</div><div>[font= Roman; color: rgb(255, 0, 0); font-weight: bold; font-size: 10pt; ]P.S. В бумажном виде книгу ( полный вариант ) можно взять для прочтения в публичной библиотеке г. Родники.[/font]</div>
|
| Категория: Исторические события | Добавил: АСГ (03.09.2012)
| Автор: Андрей Сергеевич Грамматин E
|
| Просмотров: 1053
| Рейтинг: 5.0/1 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
